Прораб человеческих душ. Сельский священник отстраивает заброшенный храм в российской глубинке.

Прораб человеческих душ

Сельский священник отстраивает заброшенный храм в российской глубинке

(к превеликому сожалению НГ удалили и статью и аккаунт Елены, после её увольнения, так что эта копия статьи сохранилась только здесь)

В провинции священнику часто приходится совмещать заботу о душе прихожан с житейскими хлопотами. Фото автора.

Село Стрелка Ивановской области. У слияния двух рек стоит каменный Петропавловский храм. У входа в него – куча песка и мешки с цементом. Внутри часть храма недавно побелена, а в неотремонтированных приделах иконы висят прямо на краснокирпичных поцарапанных стенах. Над иконами надпись постперестроечных времен: «У МММ нет проблем». Неяркая лампочка, полустертые лики святых под куполом. Только что закончилось утреннее богослужение, и в подсобном помещении идет традиционное чаепитие: за деревянным столом собрались полтора десятка женщин, двое мужчин и ребенок. Во главе стола – настоятель храма священник Александр Соболь: с виду строгий, одет в простую черную рясу.

После чая прошу разрешения подняться на строящуюся колокольню. Настоятель указывает на лестницу посреди груды стройматериалов: «Вы не бойтесь, ступеньки надежные, я сам, бывает, туда поднимаюсь». С недоверием смотрю на шаткие пролеты и на солидную фигуру настоятеля. «Лезьте, а я пока к рабочим пойду», – говорит он. Сверху видна вся округа – реки, поля и окрестные деревни. На колокольне висят новые колокола – недавнее пожертвование храму.

Тем временем священник отдает распоряжения рабочим – здесь побелить, там оштукатурить. «Вы сами не строитель по образованию?» – спрашиваю его. «Нет, я специалист по электричеству. А вообще священник – он, конечно, не прораб, а пастырь. Но в нашем случае восстановление храма помогает сплотить людей». Фотографировать в церкви разрешают неохотно: говорят, что в округе участились случаи краж. Хотя сложно представить, что кто-то придет сюда за ценностями. Согласно строительному замыслу, побелены будут все стены храма. «А как же роспись?» – удивляюсь я. «Мы не можем себе это позволить, – говорит настоятель. – Только под куполом оставим фрагменты прежних фресок. Так ведь и на Западе делают: внизу реставрируют, а выше оставляют прежнюю роспись для истории».

Отец Александр здесь уже пять лет. Маленькое село, добраться до которого можно, пройдя несколько километров из соседнего поселка и перебравшись через реку. Церковь, разрушенную в 1930-е годы, начали восстанавливать 15 лет назад. С тех пор в храме сменилось пять священников: никто не мог поладить с прихожанами. К тому же и место это в целом незавидное, хотя и похожее на сотни таких же российских провинциальных приходов: деревенский быт, полсотни верующих, неустроенный храм.

Мы садимся на строительный помост у церкви. Настоятель говорит медленно и вдумчиво: «Я сюда не просился. Как у нас старики говорят: «Выпрошенное – выброшенное». Он был рукоположен 10 лет назад, а до этого долгое время служил в сане диакона в женском Свято-Введенском монастыре в Иванове. По словам священника, у служения в монастыре совсем другой характер: в замкнутом пространстве проблемы, которые появляются в любом коллективе, тем более женском, накапливаются в особо концентрированном виде. «Говорят, что священнику в женском монастыре идет год за три или за четыре, как солдату на войне. Я там больше девяти лет прожил». Сложность жизни в женском монастыре мой собеседник видит еще и в том, что священник подчиняется игуменье-настоятельнице. «Но в Писании сказано, что женщине должно слушаться, быть помощницей, а не руководительницей»,– уверен он.

«Разве на приходе нет похожих проблем?» «У всех приходов есть болезни, стандартный набор, – признает священник. – И как раз жизнь в монастыре мне примерно показала, что это за болезни».

По ходу разговора, однако, оказалось, что в монастырской жизни есть и свои преимущества. «Туда люди приходят, как правило, осознанно, у них другое мировоззрение. Священник там может получить положительный заряд и для себя, а на приходе он только отдает. Бывает, просто не с кем поговорить на духовные темы, а это ведь тоже необходимо».

Однако и здесь, в селе, по словам настоятеля, у людей тоже есть потребность задавать вопросы. «Меня заботит другое, – говорит он. – К сожалению, большинство людей интересует, например, через какое плечо нужно свечку подавать? Икону в правый угол повесить или в левый? То есть запоминают такие бессмысленные обрядовые вещи, тогда как серьезная литература в церковной лавке годами пылится».

Уже не первый год приход организует в июле лагерь для морских кадетов и гимназистов из области. В остальное время дети здесь – редкие гости. «Те, кто старше 12 лет, перестают ходить, – сокрушается настоятель. – Но тех, кто посещает церковь, школа быстро от этого отучивает. Это считается зазорным, и над ними просто смеются».

На стенах храма можно прочесть его историю.

Типичная для сельских приходов проблема посещаемости храмов не менее актуальна и в отношении взрослых. Зимой на службе – человек 20, летом побольше – тогда не так сложно добираться до церкви и приезжают дачники.

«Раньше все азы религии были известны уже с детства – даже читать учили по Псалтыри, – объясняет настоятель. – И в церковь ходили почти все. Недавно мне показали дореволюционную фотографию нашего церковного хора. Так в этом хоре людей больше, чем сейчас прихожан». Те же, кто готов совершить крещение, редко относятся к этому таинству ответственно. «Я сначала предлагаю людям прийти на службу и на беседу, – говорит священник. – Но пройти катехизацию пока желающих не было. Многие предпочитают поехать в другой приход, где от них ничего не требуют».

Суждения настоятеля нередко очень критичны. «В советское время отношение к вере было намного серьезнее. Можно даже назвать его исповедничеством. Люди знали, что могут поплатиться за веру статусом или даже свободой, поэтому выдерживали только те, кто действительно верил».

«А вы сами тогда ходили в церковь?» – спрашиваю, помня, что служить он начал уже после перестройки. «Я при Союзе жил как все… – признается настоятель. – Хотя воцерковился еще в молодости. Иной раз приходилось ехать за много километров, чтобы причаститься и исповедаться. Была в этом даже какая-то своя романтика. Потом, во время перестройки, мы радовались тому, что вера может быть открытой. Но многие ушли из Церкви именно тогда, не смогли приспособиться к ее новому положению. А сейчас ходи не хочу. – Настоятель возвращается к прежней теме. – Даже власти иногда участвуют, транспорт дают, крестные ходы организовывают. Но люди не идут в храм».

Священник признает, что возрождающийся храм у некоторых вызывает чувство зависти и недовольства. «Многие говорят: лучше бы они бедным дали, а не тратили на храм. С этими вопросами лучше обратиться к государству, которое церкви разрушило, а теперь не помогает в должной мере восстанавливать».

Сам священник в поисках жертвователей активно пользуется Интернетом: размещает объявления, общается на православных форумах. То есть для сельской местности он человек вполне прогрессивный. Он служит настоятелем еще в двух храмах, недавно был назначен благочинным округа – теперь у него в ведении 14 приходов.

Попрощавшись, мой собеседник идет в пустую церковь, решив по случаю совершить внеплановый молебен. «О прибавлении ума», – поясняет он.